Борис григорьев старуха молочница
Бориса Григорьев. Автопортрет с курицей и петухом
Борис Григорьев принадлежит к числу художников русского авангарда. За границей, в первой трети двадцатого века, он считался великим художником, в России – запрещенным белоэмигрантом. Впервые на Родине выставка его работ состоялась, благодаря усилиям Дмитрия Сергеевича Лихачева, в 1989 году в Пскове – после семидесяти лет забвения. В 2011 году к стодвадцатилетию со дня рождения художника была организована самая крупная ретроспективная выставка его работ в Русском музее.
Организаторам удалось собрать сто пятьдесят работ из разных музеев и частных коллекций. Интерес к художнику подогревался ценами на аукционах и огромной популярностью, которой пользуются его рисунки и картины у частных коллекционеров. Но они, увы, не всегда готовы делиться своими сокровищами. Так, например, с аукциона была продана серия иллюстраций художника «Гоголевские типы», но все поиски найти нового хозяина не увенчались успехом.
Однако сегодня Борис Григорьев, несмотря на растущий спрос на его картины и рисунки, находится далеко не в числе первых русских художников. Гораздо большей популярностью пользуются Малевич, Кандинский и Айвазовский.
Портрет Вс. Мейерхольда. 1916
Выпал он и из числа современных художников, которые не столько отражают реальность, сколько творят ее, как, например, Мунк, Бэкон, Фрейд, Шиле или Аракава. Но то, с чего Борис Григорьев начинал в России, по потенциалу было близким к этому уровню. Жаль, что его судьба сложилась так, что проявить свой талант художника-философа ему удалось лишь в малой степени.
Жизнь Бориса Григорьева, как у большинства русских интеллигентов начала прошлого века, разделилась на две половины: до эмиграции и после. Осенью 1919 года, в тридцать три года, тайно и навсегда, вместе с семьей он бежал в Финляндию, потом жил в Берлине, затем переехал в Париж. За границей художник прожил двадцать лет: в известности, благополучии, путешествиях и в работе.
Но умирал он, как и жил, в полном одиночестве, учеников и последователей не имел, друзей – тоже, с Россией никаких связей не поддерживал. Умирал от рака желудка на своей вилле Бориселле на юге Франции, которую построил через шесть лет после эмиграции. Здесь, тоже в полном одиночестве и бедноте, умирала потом его жена, пережившая почти на полвека своего мужа.
Цикл “Расея”. Крестьянская земля (Земля Народная). Фрагмент. 1917
Манера художника за двадцать лет пребывания в эмиграции очень сильно изменилась, и не всегда в лучшую сторону, хотя найденный им еще в России стиль узнаваем. Художник работал в разных манерах, но лучшие его работы были написаны все-таки в России, которую он чувствовал на глубинном уровне и всегда говорил о себе только как о русском художнике.
Более того, художник считал, что он – и есть Россия. И во многом это было правдой. У него было много врагов и недоброжелателей, имел неуживчивый и скверный характер: вспыльчивый, излишне эмоциональный и экзальтированный.
Есть художники, которые эмигрировав, становятся ярче, интересней, полнее раскрывают свой потенциал, как, например, Леон Бакст, а есть те, кто вместе с Родиной теряют главное, что составляло их суть и дух. К последним относился Филипп Малявин и в какой-то степени Борис Григорьев, хотя в Америке, куда он часто приезжал, чтобы выполнять дорогие заказы, его считали художником настоящей славянской души – буйной, стихийной, пугающей.
Наверное, понимая это, он рвался обратно в Россию, обращаясь с просьбой посодействовать возвращению к Луначарскому и Горькому. Но желание вернуться пропало после встречи с Замятиным, рассказавшим Борису Григорьеву, у которого он жил в Париже после выезда из России, что происходило в стране и со страной.
Цикл “Расея”. Деревня. 1918
Удивительно, но все эти ужасы художник чувствовал и предвидел всегда и сумел дать им голос, когда в 1916-1917 годах написал свою знаменитую серию «Расея». В ней оживала Россия не Васнецова, Нестерова и Левитана, а другая, необработанная, допетровская, грубая, подпольная, злобная, разинская, затаившаяся в своей злобе как в подполье, готовая взорваться в беспощадном и бессмысленном бунте в любой момент. Именно это и произошло в 1917 году.
У зрителя и читателя, смотрящего на «Расею» Бориса Григорьева, возникает двойственное чувство: с одной стороны, покоряет творческая манера художника – необычность красок, точность линий, плотность живописи, которую он лепит как скульптуру, а с другой, шокирует содержание, которое художник передает с помощью прекрасно-завораживающей формы. Форма и содержание разительно контрастируют и конфликтуют друг с другом, приводя зрителя в замешательство.
У художника было мало поклонников, больше – врагов, хотя все признавали его талант. Константин Сомов, тонкий эстет, любитель рафинированной красоты, его ненавидел, Александр Блок называл глубоким, но страшным, Александр Бенуа увидел в его «Расее» пророчество о грядущем хаме, представшем в виде головы Горгоны. Алексей Толстой в предисловии к книге «Расея» пишет:
Цикл “Расея”. Старуха-молочница. 1917
«На меня живопись Григорьева производит двойственное впечатление: в ней – чудесная плоть искусства и вместе – что-то недоговоренное, что-то нарочно подчеркнутое. Стоя перед его полотнами я чувствую: «Вот крупный талант, но он в чем-то насилует меня.
Всматриваюсь в его полотна: – они цвета спелых хлебов, цвета северной зелени, – прозрачные, в них много алого, легкого, незлобивого: – славянские цвета.
Всматриваюсь далее: – из полотен выступают морщинистые, скуластые лица – раскосые, красноватые, звериные глаза. Рядом с головой человека – голова зверя, та же в них окаменелая тупость: это сыны земли, глухой, убогой жизни. Тысячелетние морщины их и впадины – те же, что и на человеческих лицах – на звериных мордах. Изрытые лица, изрытая земля… Звериная Россия, забытая людьми и Богом, убогая земля.
В этой России есть правда, темная и древняя. Это вековечная, еще допетровская Русь, первобытная, до нынешних дней еще дремавшая по чащобам – славянщина, татарщина, идольская, лыковая Россия»
Такой Россию никто и никогда не изображал. Разве что в литературе – Чехов и Бунин. Мало-помалу вокруг России возник миф как о святой, православной, сказочной, мистической, широкой и хлебосольной, которую воспевали Нестеров, Васнецов, Левитан, Шишкин, Кустодиев….
Григорьев с жестокостью и даже цинизмом попытался развеять этот миф, что ему многие не простили, хотя и сегодня, глядя на эти картины, мурашки бегут по коже, потому что чувствуешь, что эта «Расея» никуда не исчезла, она сидит в каждом русском, особенно в деревнях. У нее нет выхода, но когда накопится критическая масса, то все это подполье вырвется на белый свет и заявит о себе, как уже было не единожды в истории.
Поэтому Алексей Толстой продолжает, что эту злобную лыковую Россию носит в себе и он, и потому картины Григорьева так задевают, и так страшат. Но если вспомнить Велимира Хлебникова, то он тоже воспевал каменную бабу, простоявшую тысячу лет на кургане и на его могиле вместо памятника установлена именно такая баба, которую действительно нашли на древнем кургане.
Цикл “Расея” Девочка с бидоном. 1917
Художник не показывает Россию окультуренную, великую и прославленную. По большому счету эти две России противостоят друг другу что тогда, что сейчас. Кто был на выставке, первые показавшей “Расею”, сразу понял о чем это: друг на друга смотрели глаза интеллигентных и утонченных эстетов «Мира искусства» и глаза зверя, заглядывавшего в души этих художников.
«Расея» включает около шестидесяти рисунков и девять полотен, самыми известными из них являются «Крестьянская земля», «Старуха-молочница», «Деревня», «Девочка с бидоном», «Олонецкий дед». Задумывалась серия «Расея» как книга, потому что Борис Григорьев был не только художником, но еще и литератором: писателем, мемуаристом, поэтом и даже пытался писать пьесы.
В России в 1918 году эта книга вышла в двух вариантах. Потом, в эмиграции, художник издал ее на немецком и французском языках. А, добавив в эту серию несколько других картин, он издал новую книгу «Лики России», но в ней уже не было того напряжения, которое шокировало зрителей в 1918.
Цикл “Расея” Олонецкий дед. 1918
О «Расее», как и о самом Григорьеве, скоро забыли. Книга попала в запасники, была запрещена, а вскоре был восстановлен прежний миф о святой Руси, богатой героями, культурой и хлебосольством. О той «классовой ненависти», которая смотрит на нас открытым злобным взглядом уже никто и не вспоминал.
Правда, в 1930-м году в журнале «Красная нива» была размещена репродукция одной из картин серии «Лики России», но без имени автора. Картину выдали за злобную карикатуру. Сегодня Борис Григорьев известен больше как портретист. Самые известные портреты художника – это портрет Вс.Мейерхольда, М. Горького и Ф.Шаляпина.
Но его кисти принадлежат портреты В. Хлебникова, которого он очень любил и который оказал на него огромное влияние, А.Коровина, Б.Кустодиева, С.Рахманинова, М.Добужинского, С.Андрониковой, М.Шёрлинга и многих-многих других.
Тина Гай
- Антонио Гауди. Архитектура правит в молчании
- Максим Кантор. Битва в одиночку
- Ауэрбах. Афоризмы
- Хаим Сутин-4. Окончание
- Анри Картье-Брессон – Глаза XX века
- Василий Кандинский
- Мартирос Сарьян. Окончание
- Деревянные книги
- Казимир Малевич. Конец русского авангарда
- Мэттью Стоун
coded by nessus
Источник
ГРИГОРЬЕВ Борис Дмитриевич (1886, Москва – 1939, Хань, Франция)
Борис Григорьев работал в нескольких направлениях. Во Франции он считался модным портретистом и пользовался успехом в художественных кругах. Актеры МХАТа во время парижских гастролей сразу после спектаклей, за сценой, позировали ему в костюмах и гриме. Максим Горький пригласил художника в Италию писать собственный портрет и был приятно удивлен, узнав, что фоном для изображения станут маски героев его произведений. Однако в разговорах с художником Горький старался избегать темы возвращения на Родину – Григорьев просил писателя оказать ему в этом содействие, но Горький вежливо отмалчивался. Так или иначе, это спасло Григорьева от сталинских лагерей.
“Крестьяне, играющие на дудках” 1920-1931
На одном из самых своих грандиозных, фантастических парадных портретов, «двойном» портрете Мейерхольда, Григорьев с фотографической точностью зафиксировал две репетиции режиссера в его питерской студии на Бородинской улице.
Борис Григорьев был одним из учредителей этой студии и присутствовал почти на всех репетициях. Мейерхольд обучал студийцев прежде всего правильно, выразительно двигаться. На заднем плане картины Мейерхольд в алом плаще лучника натягивает тетиву – мол, вот так надо на сцене убивать. А на переднем плане Мейерхольд в черно-белом костюме денди обучает тому, как надо на сцене умирать. У его артистки Каролины Павловой, занятой в пьесе Шницлера «Шарф Коломбины», не получалось сыграть смерть. В конце концов Мейерхольд взбежал на сцену сам и показал, как это делается. Отсюда – косящий вбок глаз Мейерхольда на портрете: дескать, понимаете, как это надо изобразить? Следите за мной?
“Чабан” 1920
Большую часть своей жизни Б. Д. Григорьев был знаменит, десятки его работ охотно покупали коллекционеры и музеи России, Франции, Америки, Чили, Чехии и других стран. Он имел за рубежом славу “артиста линии”, “великого русского художника”, благодаря своему колоссальному трудолюбию и работоспособности. В 1926 г. в эмиграции Григорьев писал о себе: “Сейчас я первый мастер на свете. <…> Я не извиняюсь за эти фразы. Надо знать самому, кто ты, иначе не будешь знать, что и делать. Да и жизнь моя святая от труда сверх и чувства сверх, и 40 лет моих это доказывают. Я не боюсь любого конкурса, любого заказа, любой темы, любой величины и любой скорости” (из письма поэту В. В. Каменскому).
Он учился в СХПУ в Москве (1900-07) и в Высшем художественном училище при АХ в Петербурге (1907-13). Его учителями были А. Е. Архипов, Д. А. Щербиновский, А. А. Киселев и Д. Н. Кардовский. Именно Щербиновский и Кардовский поразили воображение молодого человека виртуозным владением линией и, по сути, воспитали в нем отношение к рисунку и линии как основе любого произведения, как самоценному жанру.
Во всем остальном стремления молодого Григорьева расходились с академической школой. Уже в 1909 г. он входил в возглавляемую Н. И. Кульбиным Студию импрессионистов – объединение молодых художников, творчески близких к футуристам.
Известность в России пришла к Григорьеву после участия (начиная с 1913 г.) в выставках объединения “Мир искусства”, на которых экспонировались его рисунки, сделанные во время кратковременных поездок в Париж в 1911 и 1913 гг. Творческий и праздничный дух этого города вдохновил его на создание нескольких тысяч рисунков, на ежедневный исступленный труд, когда время отмечается только стирающимися карандашами, а каждый шаг приносит новый сюжет. Консьержки, клоунессы, гарсоны, обыватели – вереница типажей непарадного Парижа создает в этих листах законченный в своем роде образ города, увиденного под определенным углом зрения. “Intimite” (“интимность”, франц.) – так назвал художник большую серию парижских рисунков. Созданные как бы на одном дыхании, они научили руку художника беспрекословно подчиняться его чувственному ощущению, получаемому от натуры.
В 1917-18 гг. Григорьев создает цикл “Расея”, где сама тема русской деревни в послереволюционной России обнаружила в Григорьеве художника мыслящего, однако мыслящего “глубоко и разрушительно” (А. А. Блок). Все рисунки и картины маслом этого цикла выполнены в окрестностях Петрограда и Олонецкой губернии. Как и в парижской серии, образы людей – крестьян, детей, стариков – создаются виртуозными линиями, которые придают композициям красоту и притягательность, но они же, будучи предельно правдивыми в гротескной беспощадности, сообщают формам почти циничную деконструктивность. Художник любил разнообразные формы и явления жизни, которые препарировал красивой графической линией, заставляя натуру насыщать своей силой “шедеврики” (выражение Григорьева) художника. Крестьяне на картинах “Деревня”, “Земля народная”, “Олонецкий дед”, “Старуха с коровой”, “Девочка с бидоном” в упор глядят на зрителя из давящего пространства композиций. В их глазах немой вопрос, упрек и даже угроза. Это галерея типов русской деревни, как ее понимала большая часть столичной артистической интеллигенции, к которой принадлежал художник и для которой новый цикл явился откровением. театр, – и монументальный, и гротескный, и реальный, и условный.
“Девочка с бидоном” 1917
“Лики Расеи” ок. 1923
“Деревня” Из цикла “Расея” 1918
«Два лица в окне»
«Степная мадонна» 1919-1920
“Подсолнухи”
“Крестьянская семья” 1923
“Старуха-молочница” 1917
«Лики Расеи» написана в 1921 году
«Работники в поле» 1920
“Олонецкий дед” 1918
“Мужик с быком”
Внутренняя сила М. Горького восхищала Григорьева. Он создавал его портрет, работая с упоением, до изнеможения. В почти квадратном устойчивом пространстве холста писатель изображен в окружении героев его произведений. Горький считал эту работу лучшим своим портретом.
В 1919 г. Григорьев уехал из России. Его путь лежал через Финляндию в Германию, Францию, Америку. В 1927 г. он был приглашен в Чили на должность профессора Академии художеств; правда, из-за правительственного переворота приглашение было отменено, но в 1936 г. последовало вновь. В 1927 г. художник построил дом во Франции, недалеко от Ниццы, где в 1930 г., вернувшись из длительной поездки по Латинской Америке. Логическим продолжением цикла “Расея” стала галерея портретов русской интеллигенции. Художник писал их на родине и в эмиграции. Ему охотно позировали многие видные деятели русской культуры, ученые, политики: В. Э. Мейерхольд (1916), М. В. Добужинский (1917), Ф. И. Шаляпин (1918, 1921-22), Л. Шестов (1921), Е. К. Брешко-Брешковская (1921), М. Горький (1926), С. А. Есенин (1921), А. Ф. Керенский (1924), С. В. Рахманинов (1930), актеры МХАТа (1923) и др. В этой галерее наиболее известны портреты – В. Э. Мейерхольда, Ф.И. Шаляпина, М. Горького и два портрета С.В.Рахманинова. Мейерхольд, театральный режиссер-новатор, чья эксцентричная система создания образа строилась на гротеске, выразительности жеста, силуэта, антуража, он был в этом близок художнику; даже само позирование для портрета Мейерхольд превратил в творческий процесс. Причудливо изломанный силуэт фигуры режиссера, очень точно передающий его пластику, – результат поисков в рисунках, которых Григорьев всегда делал великое множество для каждого портрета.
Созданное Григорьевым за двадцать лет эмиграции исследователями пока не изучено, а оно во много раз превышает число работ, исполненных им на родине. Незадолго до смерти художник закончил последний автопортрет, как бы поставив точку в замечательной серии портретов российской интеллигенции, чьи судьбы после Октября 1917 г. сложились столь по-разному.
“Мужчина с трубкой”
“Женский портрет”
“Портрет Ф.И. Шаляпина” 1923
“Зоопарк” 1917
“Мать и дитя” 1918
Цикл ” Intimite “
Цикл ” Intimite “
«Сцена в публичном доме»
“В экипаже”
“Маска” 1916
“Лежащая женщина” 1916
“Дачница” 1918
«Дама в цилиндре»
“Парижское кафе”
«Дети» 1922
«Бретонка» 1920-е
“Дети”
“Вид из окна художника”
“Газели” 1913
“Две женские фигуры” 1917
“Двойной портрет 1916 г. Хлебников в будущем ” ГТГ
Фото утерянного портрета Сергея Есенина 1921 (написан в Париже)
“Дама в черном” 1917
“Морской пейзаж”
“Пейзаж в Бретоне”
“Парусная лодка в кубическом пейзаже”
«Portrait of Juanita Edwards de Gandarillas»
«Израилевич Яков Львович» 1916
“Княжна Саломея Николаевна Андроникова”
«Материнство (портрет Н.Пешковой)»
«Женский портрет. В белой шляпе»
“Женщина в зеленом платье” 1933
“Женщина из Бург де Батц” 1925
“Девочка с игрушками”
“Женский портрет” 1921
«Женщина с котом»
«Натюрморт с апельсинами»
“Женщина с яблоком”
“Мать и дитя” 1918
“«Женщина в зелёном платье» 1922
«Мужской портрет»
«Женский портрет» 1922
«Букет цветов»
«Портрет джентльмена»
«Фриволите в масках» 1917
«Частый гость» 1915
«Портрет Исидора Поливника»
“Старая бретонка” 1925
«Замечательный суп»
“Старый Тромбола” 1924
“Калифорнийская девушка” Середина 1920-х
“Сидящая обнаженная”
“Сон циркача” 1917
«В цирке» 1918
“Женщна в цилиндре” 1919
“ЛИКИ МИРА” (1920-31)
“Мать” (Е. Г. Григорьева, жена художника, с сыном Кириллом) 1915
“Люси” 1925
“Модель” 1926
“Инвалид” 1917
“«Моряки в кафе»
«Приготовление блинов. диптих»
«В парижском кафе» 1919
“Дом в деревьях”
“Монах” 1922
“Портрет А.Е.Грилихес” 1917
“Немецкий Мясник”
“Портрет Ф.И.Шаляпина” 1918
“И.М.Москвин в роли царя Федора Иоанновича” 1923
“Портрет Петра Бакшеева в роли Васьки Пепла”
“Портрет еврейской девушки” 1918
“Портрет рыбака с крабом”
“Портрет женщины” 1922
“Портрет М.В.Добужинского” 1917
“Портрет М.Я.Ясной” 1917
“Портрет сына художника Кирилла”
“Автопортрет”
“Автопортрет” 1938
“Портрет фотографа М. А. Шерлинга” 1916
“Лики России” Париж, 1923
“Портрет, С.И. Молло” 1917
“Портрет Б.М.Кустодиева” 1917
“Портрет Александра Александровича Коровина” 1916
“Портрет Н.К.Рериха” 1917
“Портрет С.В.Рахманинова” 1931
“Портрет С.В.Рахманинова” 1930
Источник
Запрещённый в советской России художник-белоэмиграт Борис Григорьев создал удивительный цикл «Расея». В нём он сумел затронуть тему жизни в русской деревне. В этом альбоме, написанном в 1918 году, портреты и пейзажи русской деревни сложились в многоголосую песнь, полную горькой меланхолии. Изначально серия «Расея» задумывалась как книга. Ведь Бориса Григорьева знали не только художником. Он был хорошо известен как литератор: писатель, мемуарист, поэт и автор пьес.
Все рисунки и картины этого цикла делались в окрестностях Петрограда и Олонецкой губернии, на родине поэта Николая Клюева. Так же есть тексты, написанные историком литературы Павлом Щёголевым, искусствоведом Николаем Радловым и самим художником. Именно тогда современники увидели в Григорьеве человека мыслящего «глубоко и разрушительно» . По крайней мере, так о нём написал поэт Александр Блок.
Работа над циклом продолжалась до начала 1920-х. Сохранившиеся древние народные традиции, память о главе церковного раскола протопопе Аввакуме, сосланного в Олонец и здесь погибшего, давали художнику богатый материал для изучения. Его «Расея» – не благостное изображение «мирных поселян». Это острая и подчас горькая правда о людях и их жизни. Серия не объединена каким-либо сквозным развивающимся сюжетом. В картинах даже нет определённого повествовательного начала, но все они и прежде всего «Старуха-молочница» запоминаются. зрителю.
Злой психолог
Данный цикл картин был впервые показан на выставках «Мира искусства» 1917-1918 гг.. и произвел на современников сложное впечатление. Известный искусствовед Александр Бенуа напишет: «Многих охватил одновременно с восторгом от явной талантливости и род ужаса». А вот художественный критик Сергей Маковский определит художника как «необычайно острого и «злого» психолога современного вырождения».
Но чтобы там не писали и не говорили, все были единодушны: новый цикл, который насчитывал 9 картин и 60 рисунков, стал настоящим откровением. Ведь мастер сумел создать галерею типов русской деревни, как её в то время понимала большая часть столичной артистической интеллигенции.
«Старуха-молочница»
Лучшими работами цикла считаются «Олонецкий дед», «Старуха-молочница», что хранится в Третьяковской галерее, «Девочка с бидоном», «Земля народная» (другое название «Крестьянская земля»), «Расея».
Крестьяне на картинах «Деревня», «Земля народная», «Олонецкий дед», «Девочка с бидоном» в упор глядят на зрителя. В их глазах стоит немой вопрос, упрёк и даже угроза.
В пронзительном полотне «Старуха-молочница», эту работу ещё часто называют «Старуха с коровой», изображена старая женщина в чёрном повойнике и выцветшем сарафане с болезненно сжатым, впалым ртом и невидящими глазами.
В отличие от многих других образов «Расеи», в лице старухи нет озлобленности. Но вместе с тем зритель понимает – русская крестьянка прожила многотрудную жизнь. Её сухое тело и худые руки с синими прожилками написаны просто великолепно. Однако изображённый на полотне влажный фиолетовый глаз коровы смотрит куда выразительнее и доброжелательнее острого колючего взгляда героини…
За рубежом Григорьев переиздал «Расею» на русском и немецком и дополнил её новым альбомом «Лики России» (на французском и английском языках). В его состав вошли и портреты актёров МХАТа. В 2005 г. «Расея» была переиздана в серии «Возвращение книги» .
Запрещённый белый эмигрант
Борис Григорьев принадлежит к числу художников русского авангарда. За границей, в первой трети двадцатого века, он считался великим художником. В советской России – запрещённым белоэмигрантом. На родине первая выставка его работ состоялась в 1989 году после семидесяти лет забвения и то лишь благодаря усилиям академика Дмитрия Сергеевича Лихачева и проходила в Пскове. Второй раз с его полотнами можно было познакомиться в 2011 году в Русском музее, на выставке, приуроченной к сто двадцатилетию со дня рождения художника.
Организаторам удалось собрать сто пятьдесят работ из разных музеев и частных коллекций. Интерес к творчеству Бориса Григорьева подогревался ценами на аукционах и огромной популярностью, которой пользуются его рисунки и картины у частных коллекционеров. Но они, увы, не всегда готовы делиться своими сокровищами. Так, например, с одного аукциона была продана серия иллюстраций художника «Гоголевские типы», но найти нового хозяина не удалось.
Однако сегодня Борис Григорьев, несмотря на растущий спрос на его картины и рисунки, находится далеко не в числе первых русских художников. Следует отметить, что куда большей популярностью у коллекционеров пользуются Малевич, Кандинский и Айвазовский.
Русский художник Григорьев
Жизнь Бориса Григорьева, незаконнорожденного сына образованной шведской матери Клары фон Линденберг и простого управляющего банком Дмитрия Григорьева, как у большинства русских интеллигентов начала прошлого века, разделилась на две половины: до эмиграции и после. Осенью 1919 года, в тридцать три года, тайно и навсегда, вместе с семьей он бежал в Финляндию. Потом были Берлин, Париж… За границей художник прожил двадцать лет: в известности, благополучии, путешествиях и в работе. Во Франции он считался модным портретистом и пользовался успехом в художественных кругах.
Благодаря своему колоссальному трудолюбию и работоспособности имел славу «артиста линии», «великого русского художника». Находясь в эмиграции Григорьев напишет о себе: «Сейчас я первый мастер на свете. <…> Я не извиняюсь за эти фразы. Надо знать самому, кто ты, иначе не будешь знать, что и делать. Да и жизнь моя святая от труда сверх и чувства сверх, и 40 лет моих это доказывают. Я не боюсь любого конкурса, любого заказа, любой темы, любой величины и любой скорости» (из письма поэту Василия Каменскому).
Но умирал он, как и жил, в полном одиночестве. Учеников и последователей не имел. Друзей – тоже. С Россией никаких связей не поддерживал. Умирал от рака желудка на своей вилле Бориселле на юге Франции, которую построил через шесть лет после эмиграции. Здесь, тоже в полном одиночестве и бедноте, умирала потом его жена Эмилия, пережившая почти на полвека своего мужа.
Он рвался в Россию
Художник считал, что он – и есть Россия и при этом всегда рвался обратно на Родину. Григорьев даже обращался с просьбой посодействовать вернуться на родину к тогдашнему наркому просвещения Анатолию Луначарскому и писателю Максиму Горькому. К слову, последний всегда считал, что свой портрет написанный Борисом Григорьевым, самым лучшим. Однако после общения с писателем Евгением Замятиным, также уехавшим за рубеж, желание возвращаться пропало.
Удивительно, но все эти ужасы художник чувствовал и предвидел всегда и сумел дать им голос, когда в 1916-1917 годах написал свою знаменитую серию «Расея». В ней оживала совсем другая Россия, затаившаяся в своей злобе как в подполье, готовая взорваться в беспощадном и бессмысленном бунте в любой момент, который случился в 1917 году.
У зрителя и читателя, смотрящего на «Расею» Бориса Григорьева, возникает двойственное чувство. С одной стороны, покоряет творческая манера художника – необычность красок, точность линий, плотность живописи, которую он лепит как скульптуру. С другой – шокирует содержание, что Григорьев передает с помощью прекрасно-завораживающей формы.
До Григорьева никто такой Россию не изображал
У художника было мало поклонников, больше – врагов, хотя все признавали его талант. Константин Сомов, тонкий эстет, любитель рафинированной красоты, его ненавидел, Александр Блок называл глубоким, но страшным. Александр Бенуа увидел в его «Расее» пророчество о грядущем хаме, представшем в виде головы Горгоны. Алексей Толстой в предисловии к книге «Расея» пишет:
«На меня живопись Григорьева производит двойственное впечатление: в ней – чудесная плоть искусства и вместе – что-то недоговоренное, что-то нарочно подчеркнутое. Стоя перед его полотнами я чувствую: «Вот крупный талант, но он в чем-то насилует меня. Всматриваюсь в его полотна: – они цвета спелых хлебов, цвета северной зелени, – прозрачные, в них много алого, легкого, незлобивого: – славянские цвета. Всматриваюсь далее: – из полотен выступают морщинистые, скуластые лица – раскосые, красноватые, звериные глаза. Рядом с головой человека – голова зверя, та же в них окаменелая тупость: это сыны земли, глухой, убогой жизни. Тысячелетние морщины их и впадины – те же, что и на человеческих лицах – на звериных мордах. Изрытые лица, изрытая земля… Звериная Россия, забытая людьми и Богом, убогая земля.
В этой России есть правда, темная и древняя. Это вековечная, еще допетровская Русь, первобытная, до нынешних дней еще дремавшая по чащобам – славянщина, татарщина, идольская, лыковая Россия».
Такой Россию до Григорьева никто и никогда не изображал. Разве что в литературе – Антон Чехов и Иван Бунин.
Более того, вокруг России обычно создавался к миф как о святой, православной, сказочной, мистической, широкой и хлебосольной, воспетой Нестеровым, Васнецовым, Левитаном, Шишкиным, Кустодиевым….
Григорьев же с жестокостью и неким цинизмом попытался развеять этот миф, что ему на Родине многие не простили. Хотя и признавали – григорьевская «Расея» сидит в каждом русском.
Сейчас Григорьева называют выдающимся живописцем и графиком Серебряного века. А ведь совсем недавно о нём мало кто знал… Долгие годы художник и его творчество оставались неизвестными в стране Советов…
Лики Расеи Старуха-молочница Девочка с бидоном Степная мадонна
Источник